— Спасите себя для начала. Сделайте счастливыми своих близких. Помогите с дровами старушке Лембоевой. А потом, глядишь, и мир изменится, — улыбнулась Наташа. — Да они и сами начинают это понимать.
Пришибленные пониманием Лепота, Шерстобитов, Вагиф с Павлом, Варский со Светочкой подтягивались к столу.
— А карта… Карта — это все ваше страстное желание чуда, моментального и всеобщего преображения, — Наташа говорила это как будто себе под нос, разливая чай.
— А потрудиться ради этого чуда не хотите, ленивцы, — неожиданно обозвал всех Лембоев.
Мне сразу стало стыдно.
— Мишка, что стоишь как пень? Давай чаю пофурындаем, что ли? — обратился впервые за все это время ко мне Володька.
…И тут у меня снова случился когнитивный диссонанс, или, попросту, немного поехала крыша.
Непроизвольно я пошарил руками по груди — еще не хватало, чтобы у меня при всех отросли сиськи четвертого размера и я превратился в Машу…
— Я — Антон! — осторожно сказал я Володьке.
— Мишка, ты что? — удивленно уставился он на меня.
И тут дверь в комнату распахнулась. И на пороге появилась некая чопорная леди преклонных лет с сердитым подбородком и мопсом под мышкой.
— Listen[11]… — первая обратилась она.
— Я не понял, а кто здесь “лысый”? — мрачно перебил ее Лепота, который был слегка полысее Шерстобитова.
Глава XVI
Ирина Павлова
Точка
Ирина Павлова (1986) — живет в Санкт-Петербурге. Педагог, журналист, детский писатель, литературный критик. Печаталась в журналах “Кукумбер”, “Чиж и еж”, “Мурзилка”, в газете “Пионерская правда”.
— Listen… — снова услышал я.
Шерстобитов, Володька, шаманка Наташа, Вагиф с Павлом, Лепота, самовар, стол — всё и все подернулись какой-то пеленой. Пелена качнулась и стала таять.
— Listen, you ok?[12] — женский голос настойчиво развеивал марево.
Я понял, что лежу. Причем явно не дома и не на любимом диване. Открыл глаза. Первое, что увидел, — трещины на асфальте. Маленькие и побольше, они разбегались, как речки на контурных картах, что мы заполняли когда-то в школе. Из трещин в асфальте пробивалась трава. Удивительно, до чего же неприхотливое растение…
— You ok?
— Окей, окей! — я попытался подняться. Тяжело. Голова гудела, как… как будто…
Удар.
Обернуться я не успел. Человек, ударивший меня по голове, очевидно, имел порядочный опыт в своем деле.
Я сидел на асфальте и как баран смотрел на худенькую блондинку, которая прекратила спрашивать, “окей” я или нет, и теперь, кажется, ждала от меня какой-то реакции, доказывающей, что все хорошо.
“А где все?” — захотелось спросить мне, но тогда она вряд ли поверит, что я в порядке.
— Я окей! — попытался я улыбнуться. Но когда голова раскалывается — улыбка дается с трудом.
Блондинка в ответ тоже улыбнулась.
Телефон. Сумка. Я огляделся — ничего не было. Стал прикидывать, что пропало: ключи, кошелек, обратный билет, паспорт… Или паспорт я все-таки догадался сунуть во внутренний карман? Дрожащими руками обшарил промокшую куртку, потом брюки, потом, в тщетной надежде, даже нагрудный кармашек рубашки. Ничего. Даже двадцать рублей, отложенные на проезд, чтобы далеко за ними не лазить, — и те утащили.
— Черт! — выругался я.
Что теперь делать? Куда идти? Как добираться домой?..
Без денег, без документов в Москве! Шикарно!
— Missing something[13]?
По интонации я понял, что она спрашивает, но что… Гудящая голова отказывалась соображать на двух языках.
Я выразительно посмотрел на иностранку. Встал.
— Что-то пропало, — вдруг заговорила она на русском. Ломаном, с акцентом, но на русском.
— Все, — кивнул я. И для убедительности хлопнул себя по карманам.
И тут заметил под ногами карту. Ту самую, нерадивого студента. Нагнулся. Поднял.
— Are you…?[14] — снова начала она, тут же смутилась и переспросила: — Твое?
— Угу, — я сунул карту во внутренний карман. Бесполезный клочок бумаги — единственное, что у меня осталось. — Спасибо! — кивнул я блондинке и побрел.
Куда? Зачем?
Но если шагаешь — легче думается. В голове начинает проясняться. На вопрос, что мы имеем, ответить оказалось проще всего — ничего. Над вопросами “что делать?”, “куда идти?” стоило подумать. Можно было взять у неравнодушной блондинки телефон и попробовать позвонить жене. Но она, кажется, туристка. Разорять гостей столицы…
Я обернулся. Блондинка все еще оставалась на месте, словно чего-то ждала. Заметив, что я остановился, она нерешительно шагнула в мою сторону. Я пошел навстречу.
— Я хотела просить… — начала она. — Спросить… Ав-то-во?
— Что?
— Ав-то-во?
— Ав-то-во?
— Метро, — пояснила она.
— Ну? — Метро “Автово” я знал очень даже хорошо. Я живу в паре остановок от него. Но зачем оно ей здесь, в Москве?
— Где?
— В Питере.
Блондинка как-то странно на меня посмотрела. Я на всякий случай исправился:
— В Санкт-Петербурге есть такое метро.
Блондинка согласно кивнула, а потом вдруг снова спросила:
— Где?
Блондинка же…
— Город Санкт-Петербург, северная, или культурная, столица России, северо-запад, — я осмотрел двор, пытаясь сориентироваться в географическом направлении. Понял, что в окружении совершенно одинаковых, безликих домов это тяжело, и махнул наугад. — Там. Там северо-запад, там метро.
— Спасибо, — обрадовалась интуристка. И бодро зашагал в указанном мной направлении.
Нет, я, конечно, все понимаю… Но она что, в Питер пешком собралась? Или она решила, что я ей направление к метро указал? И телефон! Мне же надо позвонить!
— Стойте! — я быстро ее догнал. — Подождите. “Автово” в Петербурге.
Она на меня как-то испуганно посмотрела.
— В Петербурге. А мы в Москве! Чтобы вам попасть в “Автово”, надо сначала сесть на поезд. Потом от Московского вокзала по прямой. Красная ветка. И еще, вы мне случайно телефончик не дадите, позвонить?
Я не понял, что я такого сказал и почему мои слова вызвали у нее такой ужас. Но надо отдать ей должное, голос у нее был ровный и спокойный:
— Вам точно хорошо? Врач? Помощь?
— Да окей я, окей. Вы просто решили, что я показал, как к метро идти, а я махнул просто так.
— Метро не там?
— Нет, я же говорю. Поезд. Чух-чух! Вокзал. Красная ветка.
Она отшатнулась от меня, как от ненормального. Из-за дома вывернула бабка с собакой. Блондинка кинулась к ней. Опять стала спрашивать об “Автово”. К моему удивлению, бабка от нее не отмахнулась и даже, кажется, не удивилась вопросу иностранки. Я услышал, как она говорит:
— Сейчас вот как за дом повернешь, налево. Там через двор. Выйдешь на площадь, где автобусы. Проходишь снова во дворы, а там через калитку.
Мир сошел с ума? Бабка рехнулась? Какая калитка? Или в Москве появилась такая же станция метро, как и в Питере?
Я тоже поспешил к старушке. В голове у меня вертелся всего один вопрос. Я не знал, стоит ли его задавать. Не посчитают ли меня сумасшедшим.
— Извините, — надо быть вежливым, а особенно когда задаешь странные вопросы. — А это какой город?
Мне кажется, что бабка бы меньше удивилась, спроси я, какой сейчас год на дворе и давно ли закончилось татаро-монгольское иго, например.
— Ленинград, сынок, Ленинград, — она посмотрела на меня с сочувствием, от которого стало неловко.
Я не поверил своим ушам! На всякий случай переспросил:
— Питер?
— Питер, Питер, — кивнула старушка и поторопила собачку: — Идем, Жужа!
Жужа засеменила за хозяйкой. А я так и остался стоять, переваривая информацию.
Я хорошо помню, что уехал в Москву. “Баррикадная”. Багров. Карта. Странные звонки редактора и картографа. Удар… А что потом? Безумный трип, который оказался плодом поврежденного разума. Или?
Карта!
Все началось из-за нее!
Я торопливо вытащил из кармана кусок бумаги. Развернул. Теперь я не верил собственным глазам!
Карты не было! На старой, пожелтевшей от времени бумаге стояла точка. Большая, жирная точка. По низу листа мелкими буквами бежала строка. Я присмотрелся. Чернила: “Земля — всего лишь точка на карте…”
Точка!
Я еще раз взглянул на лист, который когда-то был картой. Был! В этом я уверен. Поднял его на свет и увидел, как проявляются странные водяные знаки. Какой-то герб и надпись на английском “Argleton”.
Я сунул лист в карман. И заспешил в сторону дома. Пара остановок — какая мелочь.
Земля — всего лишь точка на карте. Карте чего? И что мы знаем о точках?
Большой точкой на карте обозначены крупные города, точками поменьше — меньшие соответственно. Деревни, поселки…
Из точки А в точку Б отправляется поезд…
